Шесть волшебных ключей

Первый луч солнца был ещё совсем робким. А вот его верный союзник — соблазнительный запах бабушкиных блинчиков — уже хозяйничал в комнате. Он настойчиво щекотал ноздри Давида, требуя пробуждения.

Мальчик нехотя приоткрыл один глаз. В золотом столбе света, пробивавшемся сквозь штору, кружились в танце мириады пылинок.

Движение это было столь же размеренным, как дыхание двух существ, устроившихся в ногах Давида. С одной стороны пристроился юный абиссинец Соломон — эрудит с позолотой на шёрстке и невыносимым чувством собственного достоинства даже во сне. С другой — вздыхала и посапывала Лючия, пудель с фигурой, больше напоминающей диванную подушку, чем охотничью собаку.

Давид потянулся и ткнул пальцем в тёплый бок кота.

Проснись, оракул. Твои усы подрагивают. Ты, случаем, не вычисляешь во сне траекторию падения очередной Вавилонской башни?

Соломон, не открывая глаз, лениво буркнул, мурлыканье в его голосе звучало как дребезжание старого мотора:

Я вычисляю, в каком падеже должно стоять слово «завтрак», чтобы он материализовался здесь. А пока что мой покой нарушает некий двуногий будильник.

Лючия тут же ткнула в руку Давида холодным влажным носом, выражая всю полноту нетерпения.

Она права, — с важным видом истолковал Соломон её молчаливый вопрос. — Наша кудрявая совесть намекает, что между нами и блинчиками лежит пропасть, имя которой — «встать и умыться». И она готова это преодолеть первой.

После завтрака, когда тарелки сияли чистотой, а на душе было так же светло и спокойно, как в кухне, бабушка махнула на них полотенцем:

Чтобы под ногами не путались! Марш на чердак! Там, в дальнем углу, стоит мой старый глобус на подставке. Принесите его вниз — хочу вам рассказать, где мы бывали с дедом… полвека назад. Только смотрите аккуратно, ножка у него шатается.

Это было не приказание, а пропуск в иное измерение.

Лестница скрипнула старинной жалобой. Чердак же, наоборот, встретил их царственным безмолвием. Пыль, позолоченная в луче из маленького оконца, кружила свой неторопливый балет.

Повсюду громоздились коробки, сундуки, чемоданы с отстёгнутыми ремнями. Здесь жила история: глиняный кувшин, выпуклый, как брюшко шмеля; стопка журналов с пожелтевшими страницами; картонная кавалерия, когда-то участвовавшая в великих сражениях на ковре.

В углу, меж двух массивных балок, искусно раскинула кружева паутина. В самом её центре восседал мастер, неподвижный и мудрый.

Смотри, Соломон, новый жилец, — прошептал Давид, указывая на паука. — Похож на рыболова. Только сеть он вяжет из мух и солнечных лучей.

Тихо, — отозвался кот, прищурившись. — Мы вторгаемся в мастерскую. Лучшая вежливость — не дышать на шедевры. И не задавать глупых вопросов вроде «когда сдадите проект». Вселенная не терпит суеты.

Лючия сразу же, фыркая, засунула нос под старую ширму, приведя в движение целое облако пыли.

Апчхи! Что ты там нашла? — рассмеялся Давид.

Судя по энтузиазму, либо кость допотопного мамонта, либо забытую конфету, — заметил Соломон, усаживаясь на сундук и наблюдая, как его хвост мягко ложится на потёртую обивку.

Глобус стоял там, где и говорила бабушка, — возле старого ящика с дедушкиными инструментами. Он был величественен и потрёпан: моря посинели от времени, а горные хребты стёрлись до лёгкого рельефа, будто их кто-то старательно погладил пальцами. Ножка и вправду шаталась.

Элементарно, — заявил Давид, уже осматривая соединение. — Нужно просто поджать старую гайку. А для этого…

Он начал рыться в ближайшем ящике, который охотно отдавал всё, что в нём лежало.

Гаечный ключ… отвёртку… Ага! Вуаля!

Он торжествующе поднял не ключ, а странный предмет: небольшой медальон с простой, но хитрой защёлкой из латуни.

Соломон, гляди! Такую защёлку я видел в книге про старинные механизмы. Её надо не дёргать, а сдвигать по скрытой дуге…

Давид, — голос кота прозвучал настороженно и глубже обычного. — Вещи, прячущиеся так старательно, иногда имеют на то причины. Слышал притчу о ящике Пандоры? Там тоже было любопытство, ящик и… последствия.

Но Пандора же потом и надежду на дне нашла! — возразил мальчик, уже увлечённо водя пальцами по холодному металлу. — А это просто старый медальон.

Щелчок был тихим, но в тишине чердака прозвучал как выстрел. Крышка откинулась. Внутри лежал плоский камень-амулет, тёмный, как ночное небо без звёзд. На его поверхности были вырезаны странные, угловатые знаки. Они не сверкали, а, казалось, втягивали в себя тусклый свет чердака.

Наступила тишина. Давид замер, заворожённый. Лючия тихо заскулила, поджав хвост. Соломон встал во весь рост, шерсть на его спине цвета меди слегка приподнялась.

Что… что это? — наконец выдохнул Давид.

Язык, — медленно проговорил кот, подходя ближе и всматриваясь в знаки. — Но не наш. Это язык, у которого другие правила. Более… прямые. Более опасные. Давай уйдём. Бабушка просила принести глобус, Давид. А не вскрывать шкатулки памяти, которые лучше бы оставались закрытыми.

Воздух в комнате загустел, стал тягучим и сладковато-горьким. Тени, которые секунду назад лежали смирно, поползли по стенам, слипаясь в одну огромную, безглазую тьму. Она не рычала. Она не нападала. Она просто была — и этого было достаточно, чтобы сердце Лючии забилось, как птица в клетке, а лапы Соломона впитали в себя весь холод пола.

Что это? — прошептал Давид, и голос его дрожал, как провод на ветру.

Это «кто?» или «что?», — недоумевал охваченный страхом Соломон, прижимаясь к ноге мальчика.

Вопрос повис в тишине. И трое друзей поняли: язык здесь — не просто звуки. Это ключ и замок одновременно.

Первое испытание: Именительный падеж — «Кто? Что?»

Тьма медленно плыла к ним, и с каждым вздохом в груди у Давида становилось тесно от страха. Но в кармане у него был фонарик — его маленькое солнце, его щит. Луч света врезался во тьму, и она отпрянула.

Она боится света! — крикнул Давид.

Соломон, не отрывая взгляда от амулета, провёл лапой по строке.

Здесь сказано: «Познать — значит назвать. Спроси: Кто? Что?» Давид, свети! Лючия, ищи след, запах имени!

Луч фонаря выхватил из кружащих теней древний символ. Лючия, преодолевая дрожь в лапах, ткнула носом в камень.

— ТЬМА, — испуганно прошептал Давид, читая знак.

И в тот же миг бесформенная масса сгустилась, обрела плотность. Теперь у их врага было имя. ТЬМА. И от этого стало ещё страшнее, потому что безымянный ужас стал почти что осязаем.

— Отлично, — еле слышно, дрожащим голосом прохрипел Соломон. — Теперь мы знаем, по крайней мере, с кем воюем.

Второе испытание: Родительный падеж — «Лишение опоры»

Следующая фраза на амулете обожгла пальцы Давида ледяным холодом: «…Лишиться страха живых».

Чего? Чего мы должны лишиться? — растерялся мальчик.

Страха! — понял Соломон. — Она питается нашим страхом! Без него у неё не будет силы!

В этот момент фонарь Давида робко мигнул и погас. Абсолютная, густая, холодная тьма обволокла их. Давид почувствовал, как его горло сжимает холодный обруч. Он боялся темноты больше всего на свете.

Давид, — тихо сказал Соломон из тьмы. — Иногда, чтобы найти, нужно сначала отпустить.

Мальчик зажмурился. Вспомнил лицо мамы. Свой самый удачный проект. Он сделал глубокий вдох и… нажал на кнопку фонаря, чтобы выключить его окончательно.

Иди за мной, — прошептала Лючия.

Её шёпот в кромешной тьме был едва слышнее шелеста сухих листьев, но он разрезал гнетущую тишину как лезвие. Её нос, не обманутый тьмой, ловил слабый запах старого амулета — запах следующей подсказки.

И… шаг за шагом страх Давида начинал медленно таять. Страх растворялся в этом общем, живом звучании — в синхронном биении сердец и скрипе половиц под его ногами и лапами верных друзей. Они шли маленькой цепью, действуя как один организм.

И тьма отступала, ибо ей больше нечем было питаться. Они лишили ТЬМУ чего? Своего страха, которым она питалась, — он и был её опорой!

Третье испытание: Дательный падеж — «Дорога Теней»

Когда фонарь снова вспыхнул, они увидели, что чердак изменился. Стены растянулись, превратившись в бесконечный туннель из тьмы. Страха уже не было…

Куда идти? — в отчаянии спросила Лючия. — Все дороги ведут в никуда!

Нужно спросить: «Кому? Чему следовать?» — напомнил Соломон.

Давид поднял амулет.

«…Следовать взгляду лунному».

Мы должны идти к луне?! — прошептал Давид.

Нет! Мы должны идти к её свету! — уверенно сказал Соломон.

В тот же миг маленькое оконце пробил бледный луч луны. Он лёг на пол узкой, зыбкой тропинкой. Но вдруг из Тьмы потянулись щупальца, они шевелились, жилистой массой пытаясь перекрыть путь лунному свету.

Щупальца преграждают путь лунной дорожке! — выкрикнул Давид.

Надо как-то присоединить луч фонаря к лунному свету! Сейчас!

Давид с безумной скоростью рылся в карманах, вываливая на пол батарейки от часов, скрепки, линзы от старых очков, обрывки проводков, скотч. Пальцы предательски дрожали и не слушались, проводок упруго выпрыгнул из его рук и скрылся в тени.

Сердце колотилось так, будто хотело вырваться и убежать в ту самую лунную тропинку, которая таяла на глазах. И тут маленькая рыжая лапка Соломона легонько подтолкнула к его ноге ускользнувший медный проводок. Соломон и Лючия превратились в живую цепочку, подающую детали. Линза встала на место, проводки присоединились к контактам.

Готово! — радостно закричал Давид, направляя самодельный прибор туда, где луч луны почти погас.

Это было оружие. Прибор ударил в самую гущу шевелящейся жилки, туда, где щупальца сплетались, пытаясь окончательно задушить лунную дорожку.

ТЬМА вздрогнула. Раздался звук, похожий на шипение раскалённого металла, опущенного в воду. Щупальца отпрянули, съёжились. Лунная тропинка на полу вспыхнула с новой силой, расширилась, соединившись с искусственным солнцем в руке Давида. Теперь это была не тропинка, а широкий серебристый мост, пробивавшийся сквозь самую сердцевину ТЬМЫ.

Получилось, — прошептал Давид, и его голосок в тишине прозвучал громче любого крика.

В отблесках двойного света — лунного и рукотворного — блестели широкие глаза Соломона и взъерошенная шёрстка Лючии. Битва продолжалась, но теперь у них был шанс. Путь к лунному свету был окончательно пробит!

Четвёртое испытание: Винительный падеж — «Испытание Огнём»

Они пробирались по мерцающей лунной дорожке, но каждый шаг давался с трудом. Не страх, а какая-то липкая нерешительность сковывала лапы и ноги, словно само пространство не хотело их отпускать. Давид шёл первым, сжимая в потной ладони амулет. Тот, обычно холодный, теперь будто пульсировал тусклым жаром, как уголёк.

Медленнее, — прошипел Соломон, оглядываясь. Его уши нервно дёргались, улавливая каждый шорох пустоты. — Она затаилась. Чувствую.

Давид только кивнул, не в силах оторвать взгляд от дрожащего в его руке артефакта. Он буквально жёг кожу, и сквозь боль в голову лез назойливый, обрывочный образ: стрела, летящая в самую гущу тьмы.

Вдруг из самой черноты перед ними выпорхнули тени — не летучие мыши, а скорее клочья ночи, оторванные ветром. Они кружили беззвучно, но от каждого касания веяло леденящим до костей холодом. Одна чиркнула по плечу Давида.

«…Ударить в сердце теней», — выдохнул он, отмахиваясь.

Слова на амулете плясали у него перед глазами.

Где у этой дряни сердце-то? — залаяла Лючия, тщетно пытаясь поймать зубами ускользающую тень. — У неё и формы-то нет!

Внезапно амулет в руке Давида дёрнулся так сильно, что чуть не выскользнул. Он жёг теперь по-настоящему, как раскалённая монета.

 Ай! Да держи ты его! — взвизгнула Лючия.

Он… он не даёт! — сквозь зубы процедил Давид, чувствуя, как амулет тянет его руку вперёд, нацеливаясь в самую гущу теней. — Он хочет, чтобы я… Соломон!

Кот метнул быстрый взгляд на амулет, на растерянное лицо Давида, на клубящуюся тьму.

Не думай! Доверяй! — крикнул Соломон. — Заряжай!

Давид, почти не владея своей рукой, судорожно поднёс к дёргающемуся амулету своё световое устройство. Контакт. Вспышка. И амулет будто ожил.

Целься, Давид! — крикнул Соломон. — Целься туда, куда он направляет!

Луч света словно выстрелил, растянулся в ослепительную нить и вонзился в самое скопление ТЬМЫ. В центре чёрной массы вспыхнуло алое зарево. Раздался вой — высокий, раздирающий. Тени закрутились вихрем и начали рассыпаться, превращаясь в пепел и дым.

Давид, всё ещё ведомый не своей силой, стал выкрикивать, глядя, как огонь пожирает сердце Тьмы:

Вижу… кого? Монстра! — вторила ему Лючия, уже без тени страха.

Целюсь… во что? В сердце! — звеняще и чётко закончил Соломон.

Огонь догорел. Перед ними, очищенная и безмятежная, лежала лунная дорожка. Амулет в руке Давида наконец остыл.

Пятое испытание: Творительный падеж — «Инструмент Победы»

Но раненая ТЬМА не отступила. Она поблекла, ослабла, но не сдалась. Она сменила тактику…

И тогда зашипели стены:

Ты слабак…

Ты толстая трусиха…

Ты всего лишь противный кот…

Противное шипение словно каким-то гипнозом окутало рассудок всех троих.

Соломон лежал ничком, прижав уши лапами, его гордая спина содрогалась. Лючия жалобно скулила. Давиду казалось, что грудь сдавили свинцовые тиски. Его взгляд упал на амулет в дрожащей руке. Буквы плясали перед глазами.

Чем?.. — вырвалось у него, больше стон, чем вопрос.

Он всматривался в тусклую надпись, слоги складывались в мучительной медлительности.

«…Быть сокрушённым… дру…» Друзьями? Дружбой?

И тут мысль, ясная и ослепительная, пронзила его.

Кем? Чем? Какой силой?! Силой Дружбы!

Услышав слова Давида, Соломон поднял голову. Его глаза вспыхнули в темноте изумрудным огнём.

Да! Да! Да! Силой дружбы!!!

Слова, отточенные, будто клинок из чистого света, рассекли пелену шёпота. Давид сделал шаг вперёд, расправив плечи. Лючия, услышав твёрдость в их голосах, резко встряхнулась. Скулящий голос в её груди переродился в низкое, угрожающее рычание. Она встала, ощетинившись, спина к спине с Давидом и Соломоном. Они образовали словно магический треугольник.

Их дружбу в этот миг можно было почувствовать:

Щит — это был взгляд Лючии, брошенный на дрожащую руку Давида, от которого тотчас уходила дрожь.

Клинок — это было слово Соломона, отточенное и вовремя брошенное, рассекавшее паутину сомнений.

Скала — это было молчаливое, абсолютное доверие Давида своим верным друзьям.

Шестое испытание: Предложный падеж — «Последняя Печать»

Трое друзей стояли, крепко взявшись за руки и лапы — мальчик, собака и кот.

Амулет в руке Давида легонько вспыхнул сдержанным сиянием, будто нерешительно выпускал на волю свет, который копился веками. От его сверкающего луча по стенам побежали тонкие, как паутина, трещины света.

На потёртых временем стенах стали проявляться не просто буквы, а строки — сплетённые из искр и теней.

Читай, Давид! Громко, читай! — твёрдо сказал Соломон.

Тот кивнул. Его голос звучал как молот, и каждое слово было кирпичом в стене, которую они возводили против ТЬМЫ.

Падеж Именительный — кто ты? Ты, ТЬМА! Тень, у которой есть имя!

Падеж Родительный — мы лишены чего? Страха перед тобой!

Падеж Дательный — мы пробили путь к чему? К лунному свету!

Падеж Винительный — вижу кого? ТЬМУ! Целюсь во что? В сердце!

Падеж Творительный — мы сокрушили ТЬМУ чем? Силой нашей дружбы!

Падеж Предложный — мы будем помнить о ком? О тебе… Думать о чём? О нашей победе! О нашей дружбе!

С каждым вопросом ТЬМА уменьшалась, бледнела, словно её стирали ластиком. После последнего слова вдруг раздался смешной звук, похожий на лопнувший воздушный шарик.

Тишина. Свет вернулся. На полу лежал маленький чёрный комочек.

Давид улыбался. Он больше не боялся темноты. Потому что знал: самые страшные тени можно развеять, если помнить шесть простых вопросов и иметь друзей, которые помогут на них ответить.

А Соломон мурлыкал себе под нос:

Грамматика, видишь ли, — это не скучные правила. Это карта, которая может вывести из любой, даже самой тёмной, истории. Главное — правильно задать вопрос.

Друзья мои, а вам не кажется, что мы забыли…

О чём?! — хором спросили Давид и Лючия.

О чём? О глобусе для бабушки!