В некотором царстве, в некотором государстве, в глухой деревушке жили-были муж с женой — Антип с Ефросиньей. Хорошо жили, справно. И всё бы ничего, да только Ефросинья, чем дальше, тем хозяйственнее становилась и всё чистоплотнее. Это хорошо, конечно, но Антипу уж невмоготу стало: ведь в избе не то что плюнуть некуда — так всё блестит, но уже и ходить боязно: полы не пачкай, тут не садись, за это не хватайся, штаны тут не кидай.
Руки по семь раз в день мыть заставляла, ноги — каждый вечер, в баню два раза в неделю гоняла — это сколько ж дров надо! А как суббота — так генеральная уборка, а Антип — помогай. Совсем мужик замучился, ведь Ефросинья ещё его и курить на улицу выгоняла. Нет бы, как дед Степан — под печку.
Вот и жаловался Антип соседу — этому деду Степану.
Так она ж у тебя такие пироги знатные печёт, — говорил ему дед.
Печёт-то печёт, да есть даёт, когда руки с мылом помою, — отвечал Антип.
Дак, что же тут плохого? — удивлялся дед.
Да то, что я это мыло чуть ли не возами покупаю, — возмущённо взмахивал руками Антип. — Работаю, почитай, только на мыло!
А-а-а, — протянул дед. — Это, конечно, так.
Ухмылялся и курил под печку. Степан-то жил один: как хотел, так и курил. И так надоел ему Антип своими жалобами, что он и посоветовал:
А ты свези свою Ефросинью в лес глухой и оставь там. Заживёшь один, как король. Будешь под печку курить, а хочешь — прямо так в избе дыми. Обувку снимать не надо, хоть на койке в ней валяйся. Паутина повиснет, так пусть висит — не мешает. Да и на мыле сколько денег сэкономишь.
Глаза у Антипа загорелись:
Вот это я бы зажил! Зажил по-человечески!
Потом сник и говорит:
Что ж я зимой в лесу её брошу? Замерзнёт ведь. Душегубцем быть не хочу.
Весны подожди, — учит дед. — А чтобы не брыкалась, сон-травы в чай кинь. Сонную отвезёшь — она и не поймёт, как в лесу оказалась.
Еле дождался Антип весны. Уже из последних сил в баню таскался да курить на двор. Вот, наконец, потеплело. Напоил Антип Ефросинью сон-травой, погрузил её в телегу сонную и отвёз в глухой лес, куда и охотники-то почти не забредали. Положил жену под большим дубом. Возле неё припасы сгрузил на первое время да кое-чего из посуды. Барахлишко её кинул, топор с лопатой тоже. Всё же жалко ему её было. Смолоду-то сильно любил. Поцеловал на прощание:
Прости, Ефросиньюшка, но не может душа моя под таким гнётом жить.
И пять кусков мыла рядом с ней положил. Это уж от вредности. Мылься, мол, хоть замылься. И домой поехал. Чем ближе к дому, тем он всё радостнее да веселее становился. Приехал — сразу в избу в передний угол попёрся прямо в обувке, сел на лавку и давай курить-дымить. Хорошо ему да легко стало: никто ж не попрекает и на улицу не гонит. Так и зажил Антип один.
А Ефросинья проснулась, потянулась, села и обомлела: не на постели она, а на траве в лесу.
Сплю, — решила женщина и закрыла глаза.
Потом опять открыла: лес был на месте. Она себя за палец укусила, чтоб проснуться. Палец совсем чуть не оттяпала, а лес всё тут. Видит: рядом барахлишко её лежит. Тут-то и заревела Ефросинья. Сразу догадалась, что муженёк её в лес завёз и бросил.
Я же так старалась, чтобы в доме чистота была да уют, кормила его вкусно, стелила ему всё свежее, — завывала она.
И тут видит куски мыла.
Ах, вот оно что! — взвилась Ефросинья. — Чистота ему надоела, забота моя не нужна!
Слезы у неё враз высохли:
Поглядим, как без меня проживёшь, а я не пропаду. Нет, не пропаду!
Огляделась она — вокруг лес густой, незнакомый, не видать ни дороги, ни пути. И решила пока тут обживаться. Глядит: в стволе дуба — дупло.
Вот тут и придётся ночевать, — заглянула в него Ефросинья и взялась за топор.
Прорубила вход в дупло побольше, как могла, подровняла. Веник из веток соорудила, вымела всю труху. И не страшно стало в это дупло заходить. Пот вытерла:
Эх, мужицкая сила нужна. Неужели тут ни одного мужика не водится? Мне ведь окошки надо прорубить, двери навесить, пол настелить.
Решила Ефросинья пообедать да передохнуть. И стала обед себе варить. Всё же Антип припасов не пожалел.
От супа да от лепёшек такой запах по лесу пошёл, такой аромат! Стала Ефросинья суп хлебать, слышит: ветки хрустят. Вышел на полянку мужичонка — то ли Леший, то ли лесовик какой. Весь закопчёный, в лохмотьях. Ефросинья — баба хитрая и ухом не повела, что он немытый совсем. Хотя ей так хотелось послать его умыться, но полы-то в дупле необходимы, а двери-то как нужны.
Проходи, мил человек, — пригласила она. — Пообедай со мной.
А сама думает: «Я так и знала: мужика всегда на вкусненькое тянет». Леший, это он потом так представился, сел да так супчика навернул! Три раза ему Ефросинья подливала.
А когда он наелся, она быстренько уговорила его помочь ей, обещая вкусно кормить. Так что в скором времени и двери, и окна, и полы были готовы. Леший, конечно, не очень-то мастер по этим делам, но чего не сделает вкусная еда и чуткое руководство хозяйственной женщины, так что он даже крылечко с перилами сделал.
Тут Ефросинья ещё одно дупло нашла. И соорудили они с Лешим в нём баню. Напарилась Ефросинья и велела ему в баньку идти.
Да я же никогда… Да я же и так хороший, — отнекивался тот.
Хороший, хороший, ещё лучше станешь, — подталкивала Ефросинья Лешего к бане.
Я Леший как Леший. Не пойду! — упирался он.
Иди уж, иди, а я пока пирог с ягодами спеку, — уговаривала Ефросинья.
Не хотел Леший мыться да ещё с этим пахучим мылом, но пирог… Он знал, что Ефросинья всё вкусно готовит, а уж пироги... Так что целый час он парился да отмывался. Ефросинья успела ещё и вареников с грибами наварить.
Вышел Леший из бани — Ефросинья узнала его только по бороде и то с трудом. Тут же ножницами бороду ему и отхватила.
Это чего ты сделала? — заорал сам не свой Леший.
Подровняла, подровняла, — урезонила она его и дала ему зеркало. — Гляди, ты теперь на нормального человека похож.
Глянул Леший в зеркало — себя не узнал, попятился и на пенёк бухнулся.
Да ты теперь парень хоть куда, — уговаривает Ефросинья.
Глянул Леший второй раз в зеркало. Пригляделся и удивился:
Я-то думал, что мне сто пятьдесят лет, а видать, только девяносто восемь.
Вот и я про то же, — заулыбалась Ефросинья.
Улыбнулся и Леший и за пирог принялся. Понравился сам себе.
Потом отправилась Ефросинья к Лешему домой. У него избёнка была старая, ещё его прадедушка её построил — вся в грязи да паутине.
Негоже тебе такому чистому в таком беспорядке жить, — сказала Ефросинья.
И стали они вдвоём порядок в избе наводить. Леший подправил избушку, крыльцо новое установил. Стала избушка чистой и почти новой.
А у Ефросиньи в дупле потихоньку-помаленьку и кровать появилась, и стол со скамейкой да табуретками. И занавески беленькие на окошках повисли, на тумбочках салфетки кружевные. Откуда в этой-то глуши? Да кто его знает. Ведь там, где появляется женщина, да ещё очень хозяйственная, — всё становится красивым да уютным.
С пропитанием тоже всё наладилось. Ежели с умом да уменьем — в лесу можно пропитание найти. Грибов-то да ягод тут пруд пруди. Орехи Леший из-за речки мешками таскал. Иногда и мёд диких пчёл приносил. А на другой год Ефросинья и картошку посадила возле дуба своего — не съела всю из припасов, что муж оставил. Жаль только мука кончилась, не из чего было пирогов да хлебов напечь.
Так вот и жила Ефросинья в лесу. Летом припасами занималась, а зимой вот скучновато, конечно. Но Леший частенько в гости забегает: то дров нарубит, то баньку затопит, то снег возле дуба раскидает. А потом идёт в дупло к Ефросинье чай пить да беседы беседовать. Он ей всё сказки лесные рассказывал, но больше любил слушать, когда Ефросинья вспоминала, как люди живут. Так вот время и коротали.
Антип тоже жил-поживал припеваючи. Чего хотел, то и делал, а больше чего не хотел, того и не делал. Руки мыть не хотел и не мыл. Стирать не хотел и не стирал, да и не умел. Полы не хотел мыть-подметать, так и не делал. Постепенно изба его так грязью заросла да табаком пропахла, что кошка от него сбежала. И дед Степан перестал к нему захаживать. Он-то хоть изредка, но порядок в своей избе наводил да и баньку уважал.
Антипу сначала нравилась такая жизнь. Всё деду Степану хвастал, сколько денег на мыле сэкономил. Но чем дальше, тем неохотнее возвращался с работы он в свою избу. Придёт, а там хлам везде, паутина висит, печь не топлена. И надо хоть картошки в чугунок кинуть да сварить.
Шёл как-то он мимо избы тётки Матрёны. И слышит, как она мужу кричит:
Федор, руки мой и за стол. Обед поспел.
И так вкусно запахло из их избы. Вот тут Антип затосковал. Сильно затосковал по прежней своей жизни с Ефросиньей.
Эх, как она меня встречала, — жаловался он деду Степану. — Какие щи варила!
А пироги! — поддакивал дед.
Он тоже по соседкиным пирогам да вареникам соскучился. Ефросинья-то частенько его угощала да на чай приглашала.
Ты, дед, виноват, — нападал на соседа Антип. — Увези да увези.
А зачем послушал? — отбивался тот. — Своего ума что ли нету?
Так вот побранятся да всплакнут о Ефросинье.
И как-то Антип не выдержал и сказал деду Степану:
Поеду в лес. Может, хоть косточки её найду да похороню по-человечески.
Запряг коня в телегу и поехал. Стал подъезжать к тому месту, где жену бросил, и чует, что запахло вкусно.
Да никак жива моя Ефросиньюшка! — обрадовался Антип и подстегнул коня.
Подстегнул, а сам думает: «Да разве поедет она со мной домой? Разве простит, что я её тут бросил?» И остановил коня.
Подкрался к дубу потихоньку и видит: сидит его Ефросинья за столом чай распивает, а рядом какой-то мужичонка увивается, чаёк ей подливает, медок пододвигает. И говорит:
Эх, Ефросиньюшка, вот бы мне такую жену, как ты.
Ещё чего? — смеётся та. — На Бабе Яге женись.
Так она же старая! — возмущается мужичонка.
А ты её в баньке попарь, авось, помолодеет! — хохочет Ефросинья.
Антип аж позеленел от ревности. Это ж надо — какой-то замухрышка к его родной жене пристаёт. Да и она хороша: ишь, как развеселилась! «Увозить немедленно, — подумал Антип. — Увозить!»
Увозить-то увозить, да только как? Ей, видно, и тут неплохо живётся. Сел Антип под дерево и крепко задумался, как ему жену воротить да побыстрее, а то, того и гляди, этот лесной ухажёр её сосватает. Думал, думал и придумал: «Как отвёз, так и заберу».
Как только стемнело, Ефросинья в дупло своё ушла, мужичонка — по тропке дальше в лес. А чайник с чаем на столе у дуба оставили. Вот и кинул Антип в чайник сон-травы — нашёл её тут, рядом, под старой берёзой. И стал утра ждать, уснуть так и не смог.
Утром Ефросинья костерок развела, чайник погрела и села чай пить. Выпила чашку и уснула прямо за столом. Тут Антип выскочил из-за куста. Схватил её да в телегу! И погнал коня в деревню. Никаких пожитков не взял: боялся, что опять этот мужичонка придёт, Ефросинью разбудит.
Остановил коня на своём дворе, тут жена и проснулась. Проснулась и глазам своим не верит: вот изба её, и муж стоит, на неё глядит.
Сплю я что ли? — говорит она.
Не спишь, не спишь, Ефросиньюшка. Дома ты, дома, — залебезил Антип.
Встала Ефросинья:
Дома, говоришь? Опять обманом со мной обошёлся. Кто тебя просил меня сюда везти? Мой дом теперь в лесу дремучем!
Бухнулся Антип ей в ноги:
Прости, жёнушка моя дорогая! Не мог стерпеть, как к тебе тот мужичонка лип.
Какой мужичонка? — удивилась Ефросинья.
Да тот в лесу, с кем ты чай распивала, — не утерпел от упрёка Антип.
Так это ж не мужик вовсе, а Леший, — засмеялась жена.
Леший? — выпучил глаза Антип. — Что-то не похож он на Лешего. Чистенький такой, стриженый.
А я его в баню загнала, а потом постригла, — хохочет Ефросинья.
Лешего? В баню? — захохотал и Антип.
Так и помирились. Только, как зашла Ефросинья в избу, так чуть назад в лес не побежала. Муж опять бух на колени:
Не уходи! Всё сделаю, что скажешь, только останься!
Всё, говоришь? — гаркнула Ефросинья. — А ну засучивай рукава!
Три дня Антип носился как угорелый: мыл, чистил, скоблил, воду носил и опять мыл, чистил, скоблил. Ефросинья, как капитан на боевом корабле, команды раздавала и сама, конечно, мыла, чистила, стирала.
Наконец, вечером третьего дня после баньки сидели они оба чистые в чистой избе и пили чай с пирогами. Тут-то и накатило счастье на Антипа. И на Ефросинью тоже накатило: не очень-то весело человеку в лесу жить, но виду она не подавала, чтобы мужа не разбаловать.
И стали они с тех пор жить-поживать лучше прежнего. Антип руки по восемь раз сам без напоминания моет. Как мыло кончается, сам бежит покупает, а Ефросинья стала позволять ему курить под печку. Не всегда, конечно, а в самые лютые морозы.
Придёт Антип к деду Степану и хвалится, как хорошо с женой жить, да ещё с такой хозяйственной. Раз похвалился, два похвалился, три… Дохвалился, что дед пошёл и посватался к одной вдовушке, тоже хозяйственной да чистоплотной. Теперь тоже хвалится. Вчера вот Антипа в ступор ввёл: похвалился, что курить бросил.
А Леший пришёл к Ефросинье, а её нету. Искал, звал, весь лес обегал, пока ему сороки не рассказали, что её муж увёз. Загоревал Леший и решил на Бабе Яге жениться. А сначала по совету Ефросиньи в баню её отправил. Вышла из бани Яга, и её не то что Леший — она сама себя не узнала: так помолодела, похорошела, даже нос, вроде как, уменьшился. Так что женился на ней Леший уже по любви.
Будем благодарны за поддержку в развитии проекта! Сканируй картинку слева или делай тыц.